Илья Михайлин
Считается, что родоначальником психофизиологической проблемы был Рене Декарт, который в своей философии провел четкое разграничение между ментальным и физическим, в силу чего и возник вопрос о том, как взаимосвязаны между собой ментальное сознание и физический мозг. В свою очередь, это четкое разделение вдохновляло и помогало становлению естественных наук и физики, так как «очищенный» от сознания физический мир, по Декарту, мыслился подобно механизму, что делало его хорошим объектом для механистического подхода к исследованию. Собственно, по такому механистическому пути исследование физического мира и пошло. В результате натурфилософия постепенно превратилась в естественные науки, фундаментом которых является физика. Узнав, как работает тот или иной механизм, этим знанием можно воспользоваться для создания тех или иных технологий, потому с ростом естественно-научного знания рос и технический прогресс, который давал сопутствующие блага, из-за чего в общественном мнении рос и авторитет науки. Так как объектом естественных наук является физический мир, а, соответственно, в исследовательском подходе как правило используется методологический натурализм, то через авторитет естественных наук было легко продвигать в массы идеи материализма, часто маскируя его под «научную картину мира». С ростом популярности материализма (в том числе и в среде ученых), про вторую сторону Декартовской философии стали забывать. Вскоре многими сознание, как нечто нематериальное, стало восприниматься как заблуждение прежних лет, как какая-то сказочная выдумка наших непросвещенных предков. Примерно с таким настроением и начинались первые научные исследования сознания. Цель этих исследований виделась в том, чтобы устранить представления о сознании, как о чем-то нематериальном, и включить его в картину механического, физического мира.
Материалистические теории
Научные исследования сознания, начались с попыток объяснить сознание материалистически, но что значит объяснить материалистически? Это значит редуцировать объясняемое явление к физической реальности, редуцировать объясняемое явление к таким фундаментальным объектам, как частицам и полям существующим в пространстве и времени, или к какой то более фундаментальной реальности, но при этом, так же механистически закономерной. Что бы это сделать, нужно показать как объясняемое явление возникает из закономерностей фундаментального уровня. Для этого показывается, что при организации физических явлений определенным образом, в силу логики этой организации и в силу свойств физических явлений, возникают новые высокоуровневые закономерности и системы. В свою очередь эти высокоуровневые закономерности и системы могут так же стать частью еще более комплексных систем. Так формируются разные уровни организации и на каком то уровне возникает и то явление, которое мы хотим объяснить. Если какое то явление таким образом принципиально необъяснимо, оно выпадает из физической картины мира. Классический пример тому, это витализм, предполагавший, что в основе биологической жизни есть некая, нередуцируемая к физическому миру, сила.
По своей сути материализм механистичен (механистичен в широком смысле), так как предполагает, что фундаментальная реальность механистична и бессознательна, а все остальные, более сложные явления, конструируются из фундаментальных механизмов.
Как же объяснить сознание материалистически? Попытки такого объяснения активно принимались во второй половине 20-го века и немалую, вдохновляющую роль тут сыграло изобретение компьютеров и компьютерных программ. Дело в том, что во первых компьютеры решают те задачи, которые как раньше считалось требуют мышления, что уже наводит на некоторые аналогии с сознанием человека. Во вторых когда мы говорим о компьютерных программах, складывается впечатление, что мы говорим о чем то «идеалистическом». Программы можно переносить с одного устройства на другое, потому их вроде бы не получается отождествлять с какими то конкретными физическими устройствами. Программы, так же как и сознание, нельзя описать в физических терминах, их нельзя взвесить весами и померить линейкой. Потому демонстрация редуктивного объяснения компьютерных программ, рассматривалась как пример редукции идеального к физическому, что давало некоторые надежды на возможность аналогичной редукции сознания.
Что такое компьютерная программа и почему она редуцируется к физической реальности? Любая программа, хоть нисходящая, хоть восходящая, это система инструкций которая организует происходящие процессы так, что бы они выполняли ту или иную функцию, решали ту или иную задачу (только в случае с восходящими программами, этот набор инструкций является черным ящиком который может обучаться и саморедактироваться, а классические программы, полностью закладываются разработчиком). Реализация программы в физическом мире опирается на физический детерминизм. Физические процессы описываются устойчивыми закономерностями, потому при той, или иной организации низкоуровневых структур материи в систему, в силу самой этой организации и в силу устойчивых закономерностей, возникают системные закономерности. На высших уровнях можно организовать материю так, что бы системные закономерности соответствовали придуманным нами логическим инструкциям, программам. Иначе говоря, структура конкретной физической системы, может являться физическим выражением абстрактной логической системы, выражением набора правил и инструкций.
В общем, как видно, компьютер и его программы полностью редуцируются к физической реальности и объясняются материалистически. Как же это использовалось для объяснения сознания? Во-первых, уже было известно, что мозг является очень сложно организованной системой, основная часть которой – это сеть из нейронов, что наталкивает на мысль о том, что в такой системе могут реализоваться какие-то высокоуровневые закономерности наподобие компьютерных программ.
Во-вторых, собиралось все больше и больше данных, показывающих корреляцию между активностью мозга и психической активностью. То есть какая-то психическая деятельность всегда вызывает определенную активность мозга, и, наоборот, определенная активность мозга вызывает определенные психические состояния. Так как мозг является физической системой собранной из нейронов, а психические процессы коррелируют с физиологическими, то и появилась идея, что мозг это компьютер, сложная системная организация которого, реализует какой то очень сложный набор инструкций, программ. Ну а процесс реализации этих программ и проявляется как мышление и сознание. Конечно то что я описал, это обобщение множества различных натуралистических теорий, но общий вектор примерно таков. Вскоре такие объяснения сознания столкнулись с трудной проблемой, которая стала проблемой для материализма. Причем эта проблема так и называется «трудная проблема сознания».
Квалиа и трудная проблема
Суть проблемы, с которой столкнулось «компьютерное» объяснение сознания, заключается в том, что такое объяснение не учитывает всех аспектов сознания. Поясню. Сейчас ученые и философы разделяют два понятия сознания: «функциональное сознание» (еще его называют «сознание доступа») и «феноменальное сознание». Если коротко, то функциональное сознание – это возможность рационально использовать получаемую информацию, например возможность дать словесный ответ на какой-либо вопрос или дать описание того, что ты видишь. Тест Тьюринга как раз проверяет наличие «функционального сознания». Феноменальное сознание – это сознание как субъективный опыт, как переживания чего-либо с точки зрения субъекта. И вот феноменальное сознание как раз оказалось необъяснимым для «компьютерного подхода».
Обычно люди не сразу понимают, что имеется ввиду под феноменальным сознанием, но далее я приведу один мысленный эксперимент, который с одной стороны покажет с какой сложностью столкнулся материализм, а с другой стороны он более ясно покажет, что такое феноменальное сознание.
Мысленный эксперимент. Представим что у нас есть два испытуемых, пусть это даже два физически неотличимых друг от друга человека, которые находятся в идентичных условиях и наблюдают изображение одной и той же красной розы. Допустим, мы смогли установить все нейрофизиологические факты об этих испытуемых. Мы собрали всю информацию про то, что происходит с каждым нейроном первого испытуемого, объяснили все связи между его нейронами, расшифровали всю логику этих связей и что на что влияет, что с чем и для чего связано. Потом проделали тоже самое со вторым испытуемым и установили, что у обоих активность мозга идентичная и оба они функционально осознают красную розу.
Возникает вопрос: можем ли мы в таком случае установить все факты об этих испытуемых, можем ли мы установить все факты их сознательного опыта? На самом деле, нет. Когда вы наблюдаете красный цвет, он для вас как-то выглядит, когда смотрите на синий, он выглядит иначе. То как для вас выглядят цвета (и не только цвета, а все что субъективно осознается) это называется «квалиа». Возникает вопрос о том, выглядит ли красный цвет одинаково и для первого и для второго испытуемого? Одинаково ли их квалиа красного, или для одного красный цвет выглядит так же как например он выглядят и для вас, а другой видит красный цвет так же как для вас выглядит синий, но он все равно продолжает его называть красным, так как его с детства научили что то, что он видит «синим квалиа», называется «красный цвет»? Можем ли мы установить факт сходства или различия их квалиа при осознании образа красной розы? Вообще то нет, этот факт установить не получается. Мы сможем описать лишь состояния физических систем, логику их организации, логику их взаимодействия с окружающей средой и динамику, но о квалиа ничего не сможем узнать. Возможно вы слышали про эксперименты где нейрофизиологи считывают субъективный опыт, например визуализируют то, что видит испытуемый, но это все не про квалиа, они определяют интенциональность сознательного состояния, определяют о чем оно (например о красной розе), но не определяют квалиа красного у данного субъекта.
Мы можем выдвинуть гипотезу, что раз у них физиологически все происходит идентично, то и квалиа их будут идентичными, но мы не сможем экспериментально установить именно факт, доказывающий верность или ложность нашей гипотезы. Но если мы установили все физиологические факты, но не установили всех фактов о психике испытуемых, это говорит о том, что есть и иные, не физиологические факты, а именно факты сознательного опыта. Вот тот аспект сознания, который мы не смогли измерить в эксперименте, это и есть феноменальное сознание.
Можно пойти дальше и заметить, что теоретически представима и такая гипотеза, в которой только один из испытуемых имеет феноменальное сознание, в то время как второй вообще ничего не осознает (хотя внешне его поведение выглядит сознательным). Вот такие вот гипотетические существа у которых есть функциональное сознание, но нет феноменального, называются «философскими зомби». Например люди обычно думают о роботах как о «философских зомби», так как все поведение робота полностью определяется физической работой «шестеренок» и феноменальное сознание оказывается лишним и ни для чего ненужным.
Философские зомби стали проблемой для «компьютерных» теорий сознания. Основываясь на них, известный философ Дэвид Чалмерс, сформулировал «трудную проблему сознания». Суть проблемы заключается в вопросе «почему нейрофизиологические процессы протекают с сознательным опытом, а не без него, почему мы не философские зомби?». Чалмерс показал, что ни одна материалистическая теория не может ответить на вышеприведенный вопрос, так как любая материалистическая теория совместима с картиной, в которой человек рассматривается как «философский зомби». Появление феноменального сознательного опыта получается чем-то дополнительным, никак логически не вытекающим из материальных, нейрофизиологических фактов и ни как не предсказываемым материалистическими теориями. Тем самым Чалмерс показывал отсутствие редукции сознания к материальным процессам. Ну а если из теории объясняющей сознание можно без редуктивного объяснения исключить само сознание, то получается она объясняла не его, а что то другое, например нейрофизиологические процессы.
Это отсутствие редукции можно еще раз показать на аналогии с машиной. Например, зная как устроенны отдельно взятые детали машины и составив схему того как можно соединить детали в систему, мы теоретически можем показать, что в результате у нас должна получится машина и что она будет работать так то и так то, потому то и потому то. И нельзя представить, что собрав все нужные детали правильным образом, мы не получим машину. Свойства и функции машины с необходимостью является следствием организации ее деталей. Как я уже писал ранее, таким же образом объясняются и редуцируются и любые другие материальные явления и процессы, будь то эволюционное происхождение видов или «сознание» искусственного интеллекта. Потому если та или иная материалистическая теория предполагает, что сознательный опыт редуцируется к определенным нейрофизиологическим фактам, то из этого следует, что теоретически должна быть невообразима ситуация когда эти нейрофизиологические факты реализованы, но субъективного опыта все равно нет. Потому теоретическая возможность существования зомби в картине материалистических теорий говорит о том, что провести редукцию сознания к нейрофизиологическим фактам не получается. Материальные нейрофизиологические факты, не влекут за собой фактов субъективного опыта, их недостаточно для объяснения феноменального сознания.
Иногда трудную проблему, пытаются решить признав феноменальное сознание и квалиа иллюзией, но аргументы иллюзорности не работают в случае сознания, так как иллюзия это тоже субъективный опыт. Аргументы иллюзорности сталкиваются с аргументами Блаженного Августина и Декарта.
Блаженный Августин:
«Я не боюсь никаких возражений относительно этих истин со стороны академиков, которые могли бы сказать: „А что если ты обманываешься?“ Если я обманываюсь, то уже поэтому существую. Ибо кто не существует, тот не может, конечно, и обманываться: я, следовательно, существую, если обманываюсь».
Внешний физический мир мы воспринимаем опосредованно, через работу наших органов чувств и мозга, потому, если мы увидим «инопланетянина», мы можем предположить, что у нас галлюцинация и на самом деле в объективном мире, перед нами ни кого нет. Но в такой ситуации, несомненным является то, что у нас есть галлюцинация образа «инопланетянина». В отношении явлений внешнего, физического мира, аргументы иллюзорности могут работать, но в отношении сознания нет. Если нам что то кажется и у нас есть какая то иллюзия, то у нас есть сознание, потому если у нас есть «иллюзия сознания», то значит это не иллюзия, у нас действительно есть сознание.
Наши знания об окружающем мире, в том числе наши научные знания, все они являются второстепенными по отношению к фактам субъективного опыта. Как бы это не было парадоксально, но именно в знании своего феноменального сознания мы ближе всего к объективной реальности как она есть, к знанию «вещей в себе» выражаясь терминологией Канта.
Для материалистических теорий, трудная проблема сознания действительно трудная. Современным натуралистическим подходам приходится ломать голову над тем как ее решить. Помимо проблем с квалиа, я хочу выделить еще ряд трудностей, хочу привести дополнительные аргументы которые показали бы безнадежность этих попыток натуралистического объяснения. Впрочем эти аргументы направлены не только против материалистических объяснений, они так же ограничивают и круг возможных ненатуралистических теорий сознания.
Мереологический аргумент
В философии есть такой раздел как мереология, в котором изучается вопрос о соотношении частей и целого и там есть проблема с онтологическим статусом (с статусом реального, объективного существования) составных, системных объектов, то есть любых объектов собранных из частей. Если коротко, то у нас просто нет оснований считать, что составные объекты действительно существуют, их можно рассматривать не как нечто целое, а как множество объектов (множество элементов из которых собран составной объект). Например, реально нет такого объекта как «футболка», есть множество переплетенных нитей (в свою очередь нити так же можно разбирать на части). Или, например, нет такого объекта как «стая птиц», есть множество птиц, нет такого объекта как «механические часы», есть множество деталей и т.д. Наше мышление устроено так, что нам свойственно по определенным принципам систематизировать наблюдаемую картину мира. Имея дело с множеством объектов, нам свойственно выделять некоторые из них в группу, а потом интерпретировать эту группу как нечто целое, наделять ее какими то системными свойствами. Это происходит даже автоматически и это не случайно, так как таким образом мы способны более эффективно ориентироваться в окружающей среде. Системные объекты – это те объекты, из которых строится наш интерфейс взаимодействия с окружающим миром, но у нас нет оснований думать, что объекты нашего интерфейса существуют в самом этом физическом мире.
Сам вопрос об онтологии составных объектов кажется странным и бессмысленным, но когда мы касаемся вопроса сознания и системных теорий сознания (читай нейрофизиологических теорий), этот вопрос становится важным. Дело в том, что даже самый простейший субъективный опыт априори подразумевает субъекта, который переживал бы этот опыт, подразумевает некоего «Я». Если даже мы будем придерживаться теорий, в которых предполагается, что работа мозга не опирается на какого-то центрального дирижера в виде «Я», а мозг работает как конгломерат подсистем, то наличие даже самого простого субъективного опыта, все равно говорит о том, что субъект есть. То есть это говорит о том, что в объективной реальности есть те, кто переживают субъективный опыт, в объективной реальности существуют субъекты. И возникает вопрос, как они существуют, кто они? Кто переживает субъективный опыт?
В рамках материализма фундаментальные явления бессознательны, и они не могут быть субъектами, потому предполагается, что осознание возникает у системы, на высоком уровне организации, из-за чего субъект сознания рассматривается как какой-то системный эффект или система. Но если существуют только фундаментальные элементы, из которых собраны системы, а самих выделенных систем в онтологическом, объективном смысле не существует, то получается, мы, как субъекты, не можем быть системными явлениями. Нельзя быть тем, чего нет. Потому мереологическая проблема онтологического статуса системных объектов важна для системных теорий.
Можно было бы попробовать решить проблему простым образом, сказав, что наше собственное существование это уже весомое основание считать, что хотя бы такой сложный объект как мозг всё-таки существует. Но такое решение, опять же, не помогает, так как здесь возникает проблема причинности. Поясню далее.
Позицию, в которой предполагается существование сложных составных объектов и систем, иногда называют мереологическим конституционализмом, который предполагает специфическое приумножение в онтологии. Например, у нас имеются разбросанные 1000 «шестеренок» и наша онтологическая картина описывается как картина содержащая 1000 объектов. Далее мы собираем из них мельницу Лейбница и в нашей онтологической картине теперь 1001 объект (1000 «шестеренок» и еще собранная из них «мельница»). И здесь возникает сложность, возникает вопрос, а не является ли этот 1001-й объект чем-то лишним, эпифеноменальным? Что такого привносит в каузальном смысле этот 1001-й объект, чего не могут сделать 1000 «шестеренок»? Мельницу мы по-прежнему можем рассматривать через призму двух мереологических теорий. Мы можем ее рассматривать просто как 1000-чу определенным образом организованных деталей и воспринимать саму систему не как онтологический реальный объект, а как объект нашего мышления, а можем рассматривать мельницу и в онтологии, где у нас появляется еще и 1001-ый объект в виде самой мельницы как целого, мельницы уже как онтологического объекта. Если законы физики, по которым существуют и работают элементы системы, не нарушаются и продолжают работать, то логически непротиворечиво представимы оба варианта. Не зависимо от того какую теорию мы выберем, работа мельницы, будет объясняться одними и теми же причинами. Если работа системы в обоих теориях определяется одними и теми же причинами и при этом эти теории отличаются только существованием этого 1001-го объекта, то это говорит о том, что этот 1001-й объект не играет никакой роли в поведении системы, его наличие или отсутствие ничего не привносит и не меняет, он эпифеноменален, все объясняется и в более простой онтологии без его участия.
Когда мы создаем в своем мышлении системные объекты по типу мельницы Лейбница, мы по тем или иным принципам как бы создаем некоторый “контур” которым мы обрисовываем выбранные нами в группу объекты и выделяем их на фоне остальных объектов окружения. После того, как мы создадим системный объект, в наших рассуждениях автоматически возникают суждения о его состояниях, о его свойствах, о его функциях и т.д. и на этих рассуждениях и базируются системные теории сознания. Но сам этот системный объект, этот “контур” собирающий другие объекты в группу, он не имеет никакой каузальной роли, он только помогает нам систематизировать наблюдаемую картину мира, а всю работу выполняют объекты, которые им “обрисовываются”. Потому у нас нет оснований считать, что системные объекты существуют реально, онтологически, а если мы даже допускаем их существование, они получаются эпифеноменом, так как они ничего не привносят в происходящие процессы.
Переводя выше сказанное на системные теории сознания, можно сказать, что куча как-то организованных, ничего не понимающих и ничего не осознающих нейронов, могут делать свою работу и без существования системы в онтологическом смысле, иначе говоря, без существования субъекта, а следовательно и без существования связанных с ним феноменальных состояний сознания и квалиа. Поведение живых существ в системных теориях получаются поведением философских зомби, субъект сознания и его сознательные состояния получаются ни на что не влияющими эпифеноменами. Но если в теории, феноменальное сознание получается эпифеноменом, то такая теория сталкивается с другими сложностями. О них далее.
Аргумент от феноменальных суждений
Картина, в которой поведение живых существ объясняется как поведение философских зомби, а сознание рассматривается как эпифеномен, такая картина сталкивается с другими проблемами. Ну во первых возникают очередные большие сложности в научном объяснении сознания, так как сознание которое ни как не может повлиять на поведение, оно вообще ни как не будет проявляться в физическом мире. Во вторых в эпифеноменализме появляется проблема с нашими суждениями в которых мы говорим о самих себе и о своем собственном феноменальном опыте, так как эпифеномен по определению не может быть причиной каких либо событий, в том числе и суждений о нем же самом. Иначе говоря, суть проблемы заключается в том, что в такой картине, все наши мысли и наши высказывания о своем же сознании, оказываются не связанными с существованием нас самих и нашего сознания. Причинной феноменальных суждений становится работа бессознательных элементов из которых состоят наши тела, потому в такой картине, если наше сознание вдруг исчезло бы, то со стороны, внешне ничего бы не изменилось, наши тела все равно продолжили бы говорить о сознании, как будто бы оно по прежнему есть.
Говоря на языке философов, можно сказать, что системные объекты супервентны на элементах из которых они состоят и если работа элементов осуществляется независимо от существования системных объектов, то системные объекты эпифеноменальны и все что с ними происходит определяется только работой их элементов, а не их собственным существованием. Потому если какая то система существует как эпифеноменальный онтологический объект, то само ее существование не является той причиной которая формирует содержание ее суждений, следовательно истинность ее суждений о своем же собственном существовании и тем более о существовании своих внутренних нередуцируемых феноменальных состояний сознания, все это получается случайным совпадением. В такой картине эпифеноменализма, наши тела действуют как философские зомби и просто удивительным образом угадывают о существовании нас и нашего феноменального опыта, причем делают они это настолько удачно, что нам кажется что это мы сами думаем о самих себе и о своем сознании. Получается удивительное, невероятное совпадение. Оно будет еще более невероятным если все рассматривать в масштабах истории нашей вселенной. Я попробую дать описание такой картины, но так как наша речь тесно связана с представлениями о системных объектах, то я не могу это сделать ясным и простым образом не прибегая при этом к описанию системных объектов. Потому стоит учитывать, что я пишу об этих объектах не в онтологическом смысле, это просто описание естественно научной модели, в которой мы для себя выделяем такие объекты как, “солнечная система”, “биосфера”, “организмы” и т.д.
В такой картине, в начале вообще не было ни биологической жизни, ни какой нервной системы. Через череду отчасти случайных, отчасти детерминированных событий, сперва формируется космос. Потом появляется наша солнечная система и земля. Потом биологическая жизнь. Далее нервная система. И в конце концов, без какого либо на то влияния со стороны ментальных явлений, появляются системы говорящие о сознании. На первый взгляд, может показаться что в этом вроде бы ничего удивительного нет, вроде бы можно даже предположить некоторые материалистические гипотезы которые объясняли бы как такое может получиться. Но удивительно то, что эти системы говорят о том сознании, которое действительно существует и которое связанно с этими системами, о том сознании которое и осознает эти мысли и рассуждения, но при этом в природе ни как и никогда себя не проявляет и ни на что не может повлиять. Получается крайне неправдоподобная картина где вселенная, в которой действуют только бессознательные силы, невероятным, многоходовым способом, совершенно случайно угадывает о существовании сознания и заставляет эпифеноменальных субъектов думать о самих себе и о своих феноменальных состояниях.
Все это говорит о том, что эпифеноменализм крайне маловероятен. Крайне мало вероятно, что наши суждения и мысли о своих же квалиа, происходят по бессознательным причинам, что все дело только в удачном совпадении, удачной, случайной рекомбинации элементов мозга заставляющей наши тела рассуждать об эпифеноменальном явлении, об явлении которое как эпифеномен не может быть причиной этих рассуждений. Факты существования феноменальных суждений и факты существования феноменального опыта, показывают, что мы как субъекты сознания влияем на свое тело, показывают, что наши квалиа играют свою роль в поведении.
В свою очередь, каузальная действенность феноменального сознания указывает на то, что субъект не может быть системным эффектом или системой, так как из выше изложенных аргументов видно, что системные объекты эпифеноменальны (если мы вообще допускаем их существование). Можно конечно предположить концепцию сильной эмерджентности которая предполагает, что при возникновении таких систем как наш мозг, начинают нарушаться законы физики и принцип каузальной замкнутости физического. Иначе говоря сильная эмерджентность предполагает такую систему, которая начинает действовать вопреки тому, как она должна была бы работать, если ее элементы подчинялись бы законам физики. Но в такой теории у нас опять же нет оснований говорить, что субъект это система, так как сильная эмерджентность подразумевает появление какой то новой, отдельной сущности, которая не редуцируется, не сводится к системе элементов и может влиять на систему. Сильная эмерджентность подразумевает появление какой то незримой сущности, незримой силы на подобии той о которой говорили в витализме. Такая картина предполагает обычный дуализм.
Предвосхищаю некоторые возражения отсылающие к научным экспериментам. Возможно вы слышали про эксперименты в которых по активности мозга можно предугадать (далеко не со 100% вероятностью) выбор испытуемого до того как он сам примет решение о выборе и это иногда интерпретируют так словно мы не можем делать выбор сознательно, у нас нет свободы воли и все делает мозг в режиме философских зомби. Но такую интерпретацию легко раскритиковать. В этой интерпретации есть ошибка в том, что наличие сознания учитывается только в момент когда человек определился с решением, но процесс принятия решения не учитывается как сознательный процесс. Сознание не учитывается до принятия решения. Хотя очевидно, что пока человека подготавливали к эксперименту, объясняли задачу, пока проводился сам эксперимент и т.д., он был в сознании. И то что он в последствии принимает какое то решение в рамках эксперимента, так же очевидно связано с тем, что он сознательно пошел на эксперимент и осознает что от него хотят. Да, конечно у него в любом случае происходят какие то подсознательные процессы, но нет оснований считать, что эти процессы у него происходят без какой либо связи с ранее предшествующими и сейчас продолжающимися сознательными состояниями. Потому та активность которую видно до момента принятия решения, показывает нейрофизиологический коррелят процессу сознательного принятия решения, и исключить влияние сознания на этот нейрофизиологический процесс, нет оснований. Да и в конце концов, если мы в эксперименте опираемся на интроспективные отсчеты испытуемого, то значит мы уже должны предполагать, что сознание влияет на поведение, иначе у нас не было бы основания доверять сообщениям испытуемого о времени принятия решения.
Локальность и нелокальность
К проблеме причинности можно подойти и с другой стороны. К эпифеноменализму ведут так же и теории пытающиеся связать состояния феноменального сознания с состоянием «локальных физических систем». Под «локальными физическими системами», в данном случае я имею ввиду любые протяженные в пространстве системы, подчиняющиеся принципу локальности и это не обязательно системы в объектно-мереологическом смысле, «локальной системой» можно назвать и любой однородный объект который протяжен в пространстве и в своей работе не нарушает принцип локальности. Сам принцип локальности заключается в том, что событие в точке «А», может повлиять на нечто в точке «Б», только за счет распространения сигнала от точки «А» к точке «Б», скорость которого не будет превышать скорость света. Потому если у нас работает принцип локальности, то в любом гипотетическом срезе настоящего времени, события в одной точке системы, становятся независимыми от событий в другой, отдаленной точке, так как пространственно удаленные части системы могут повлиять друг на друга только в будущем, когда сигнал от одной части дойдет до другой. Разные удаленные части такой системы, в любом гипотетическом срезе настоящего времени, действуют «сами по себе», независимо друг от друга и ничего «не зная» друг о друге. Обычно мозг рассматривают как «локальную систему», как систему в которой пространственно разделенные нейроны передают друг другу сигналы. Потому действия мозга, в таком представлении, складываются из множества локальных независимых событий происходящих в разных частях этого органа. При этом существуют ментальные события, события нашего феноменального опыта. Ну например мы что то увидели, что то услышали, почувствовали и т.д. Исследования показывают, что ментальные события коррелируются с системными процессами в мозге, иначе говоря с множеством локальных событий в разных частях мозга, которые образуют между собой конфигурации событий и состояний. Скорее всего не все эти процессы непосредственно связаны с феноменальным опытом, но ясно, что те что связаны, имеют системный характер. На основе этих корреляций, например работают нейрокомпьютерные интерфейсы и системы «чтения мыслей», когда по системной активности мозга определяется о чем думает субъект, что переживает, что видит и т.д. Все это указывает на то, что в тот или иной момент времени, ментальные события сопряжены не с единичными локальными событиями, а с конфигурациями множества таких пространственно разделенных, локальных событий. Иначе говоря это указывает на нелокальную связь ментальных событий с физическими. Следовательно можно сказать, что ментальные события, по отношению к физическим, являются нелокальными. Но если в нашей теории предполагается, что феноменальные состояния субъекта сопряжены с состояниями «локальной системы», то феноменальное сознание у нас снова получается эпифеноменом. Работа «локальных систем» полностью определяется независимыми, физическими, локальными событиями, соответственно сопряженные с ними нелокальные, ментальные события, оказываются ни как себя не проявляющими эпифеноменами. Но получив эпифеноменализм мы снова возвращаемся к аргументу от феноменальных суждений, который показывает то, что феноменальное сознание каузально действенно. Ну а если феноменальное сознание действенно, если оно привносит в поведение что то, что не могут сделать только лишь одни локальные физические события, то та система с которой скоррелированы феноменальные состояния сознания, такая система должна нарушать принцип локальности. В такой системе должны проявляться нелокальные взаимосвязи, должно происходить что то, что нельзя объяснить в рамках работы «локальных систем». Вполне возможно, что с этой нелокальной каузальностью, как то связаны и нейронные синхронизации, которые мы отслеживаем на электроэнцефалографии.
При этом наличие нелокальной связи само по себе еще не решает проблему эпифеноменализма. Если придерживаться теорий в которых субъект сознания рассматривается как нелокальная система, то он все равно будет эпифеноменом, так как работа такой системы будет редуцироваться к свойствам элементов системы и их нелокальным взаимосвязям. Разница нелокальных систем от локальных, в том, что взаимозависимость элементов нелокальных систем, будет проявляться одномоментно, а не в процессе распространения сигналов. Повлияв на один из элементов системы мы тут же повлияем на все остальные элементы. При этом, для работы системы, будет достаточна онтологии этих элементов и их нелокальных связей. Система как конституциональный объект снова окажется эпифноменом. Тут снова будет иметь место мереологическая редукция онтологии. Следовательно субъект должен быть и несистемным и нелокальным явлением.
Вернемся теперь к нейрофизиологическим теориям сознания. Как ни крути, не получается объяснить субъекта сознания как систему, не получаются нейрофизиологические объяснения сознания. У нас нет даже оснований считать, что такой объект, как мозг, существует. Допустив же его существование, мы получаем эпифеноменализм, получив эпифеноменализм, мы получаем крайне невероятную картину, в которой философские зомби угадывают о существовании сознания, которое при этом ни на что не влияет, и, мало того, зомби это делают так, что субъекту кажется, что это делает он.
Но при этом мы есть, мы существуем. От декартовского «мыслю следовательно существую» не уйти. Это подводит нас к выводу, что субъект един (не является системой или системным эффектом), фундаментален (нередуцируем ни к чему другому кроме как самому себе), нелокален (нигде конкретно не локализован, но одновременно взаимодействует с множеством разных нейроннов в мозге), разумеется ментален (сознателен), ну и в конце концов он должен быть не эпифеноменальным (должен влиять на работу мозга). В таком раскладе, работу мозга можно описать как работу системы, которая состоит не только из простых физических элементов, но и включает в себя и этого сложного, нелокального субъекта сознания, который может взаимодействовать и влиять на множество различных физических элементов мозга одновременно.
Split brain
Могу снова предугадать некоторые возражения. Возможно вы слышали, что раньше для лечения эпилепсии иногда перерезали мозолистое тело в мозге и тем самым нарушали связь между левым и правым полушарием мозга. Людей которые перенесли такие операции я буду называть split-brain пациентами. После этой операции в обычной жизни с человеком не происходило ни каких существенных изменений (за исключением непродолжительного, постоперационного периода, во время которого у некоторых пациентов может наблюдаться дезорганизация действий), но в условиях специально поставленных экспериментов, казалось, что такие пациенты неспособны воспользоваться левым полушарием, для отчета о той информации которую получили правым полушарием и наоборот. Ну к примеру речевые функции у нас связаны с работой левого полушария и для того чтобы дать вербальный ответ нам нужно его задействовать, потому когда split-brain пациентам давали информацию исключительно в правое полушарие, они не могли дать вербальный отчет о том, что осознали, хотя при этом, своим поведением могли демонстрировать то, что полученная информация, правым полушарием осознана. По крайней мере так выглядели классические эксперименты с split-brain пациентами. После того как были опубликованы результаты этих исследований, доминирующей и поначалу единственной интерпретацией полученных данных, являлась гипотеза о том, что после операции субъект раскалывался на два независимых субъекта. Данная интерпретация до сих пор является устоявшимся мифом в научно популярной среде. Это может показаться контраргументом против теорий предполагающих несистемность и нелокальность субъекта, так как если разделив мозг мы разделили субъекта, то кажется, что субъект и является мозгом, а не чем то нелокальным и несистемным. На самом деле это не так. Во первых, выше описанные экспериментальные данные не говорят о том, что нарушается единство субъекта и единство его феноменального сознания, они говорят о сбоях в «сознании доступа». Во вторых, более новые исследования показывают, что представления о том, что у split-brain пациентов сознательный опыт разделен, такие представления необоснованны. В третьих, если даже допустить, что в split-brain возникает второй субъект, из этого не следует то, что оба эти субъекта не являются нелокальными и несистемными.
Про новые эксперименты напишу чуть далее, а сейчас разберу интерпретации классических экспериментов с split-brain пациентами. Разумеется эта тема довольна таки обширная и требует отдельного рассмотрения, поэтому сейчас упомяну лишь основные моменты вкратце.
Даже старые, классические эксперименты с split-brain пациентами, не демонстрируют отсутствие единства субъекта и его единства феноменальных состояний. Все что демонстрируется в этих экспериментах, это когнитивный сбой в «функциональном сознании», в «сознании доступа». Суждения же об наличии или отсутствии единства субъекта исходят из интуитивных и теоретических предпосылок, сами по себе эмпирические данные тут ни о чем не говорят. В системных теориях, единство субъекта и единство «феноменального сознания» являются результатом функционального единства системы, потому исходя из этих теорий, единство субъекта должно нарушаться. Но как видно из всего выше написанного, системные теории, даже в случае с нормальным, целым мозгом, не могут объяснить ни существование субъекта, ни его феноменальное единство. Эти теории несостоятельны, потому они не могут определять то, что произошло с субъектом в случае split-brain пациентов. Если же исходить из теорий которые рассматривают субъекта как нелокальное и не системное явление, а мы уже рассмотрели много аргументов в пользу таких теорий, то у нас нет оснований говорить о распаде единства. Если следовать логике тех аргументов которые я привел выше и учитывать эмпирические данные о split-brain пациентах, то самый правдоподобный и логичный вариант будет тот, в котором предполагается, что split-brain пациенты феноменально едино осознают все что связанно с работой обоих полушарий, а разобщенность у них связана со сбоем на уровне «сознания доступа».
В отношении такой концепции может возникнуть недоумение: если работа обоих полушарий осознается феноменально едино и при этом феноменальное сознание является каузально активным и формирует содержание «сознания доступа», то почему во время экспериментов у split-brain пациентов наблюдается сбой в «сознании доступа»? Все дело в том, что субъект является не единственной причиной своих ментальных и физических состояний, разумеется свою роль играют и бессознательные, физиологические процессы. Неспроста же в мозге образуются связи между нейронами, мягко говоря они же для чего то нужны? Потому вполне ожидаемо, что нарушение физиологической связи между полушариями, как то должно отразится на когнитивных процессах. Иначе говоря, причиной нарушения единства «сознания доступа» не обязательно является нарушение единства субъекта, это может быть так же связанно с физиологическими нарушениями, а в случае split-brain пациентов именно это и происходит. Как можно заметить, такая концепция подразумевает, что содержание «феноменального сознания», может превышать содержание сознания доступа. Возможность избытка феноменального содержания, подкрепляют так же и аргументы Неда Блока и Виктора Ламме, в которых обосновывается мнение, что феноменальный опыт возникает прежде «сознания доступа» и не весь наш сознательный опыт доходит до когнитивного уровня.
Впрочем, если придерживаться убеждений, что избытка феноменального сознания по отношению к сознанию доступа быть не может, то есть множество иных интерпретации. Например есть вариант в котором предполагается, что в split-brain, субъект связан только с работой одного полушария, в то время как во втором происходят подсознательные зомбийные процессы. Есть вариант предполагающий, что субъект переключается между полушариями. Так или иначе тут все зависит от неизвестных нам принципов по которым возникает связь субъекта сознания с элементами мозга.
Теперь про более новые исследования, проведенные под руководством Йера Пинто. В ходе этих исследований было показано, что split-brain пациенты демонстрируют единство сознания в том числе и на уровне «сознания доступа». Из этих экспериментов видно, что используя одно из своих полушарий, они могут дать отчет о наличии сознательного опыта полученного другим полушарием, но судя по всему не могут при этом целостно задействовать функции обоих полушарий, из за чего в прежних экспериментах скорее всего и создавалось впечатление, что правое полушарие ничего «не знает» о левом. Ну к примеру, в случайный момент времени, правому полушарию демонстрируют какой то объект в верхнем левом углу монитора (правое полушарие обрабатывает информацию с левой половины зрительного поля). В этом случае, split-brain пациент, используя свое левое полушарие, скажет, что он видел стимул в верхнем левом углу монитора. Но если данный объект например является написанным словом, то испытуемый не сможет его прочитать и на вопросы о том что он видел, как правило ответит «ничего», имея ввиду то, что он не видит ничего конкретного, ничего такого, что он мог бы описать. В прежних экспериментах, испытуемых в основном и спрашивали о том, что они видели. Йера Пинто поставил условия задачи иначе, он просил испытуемых сообщать о том когда и где они осознают сигнал и подавал эти сигналы случайным образом, собирая количественные данные верных и ошибочных ответов. Ответы почти всегда были безошибочными. Так же в этих экспериментах отмечалось, что split-brain пациенты имеют затруднения с большинством задач в которых нужно сравнивать данные предоставленные отдельно левому и отдельно правому полушарию.
Газзанига пытался объяснить результаты этих экспериментов гипотезой о перекрестной реплике, но в дополнительных экспериментах по тактильному восприятию, Йер Пинто убедительно показал, что такая гипотеза не работает, перекрестная реплика маловероятна. Исходя из всего этого, Йер Пинто предложил гипотезу о том, что у split-brain пациентов сохраняется единство субъекта сознания, но их опыт, как минимум в экспериментальных условиях, похож на опыт с когнитивно несвязанными данными.
Нельзя оставить без внимания и удивительную особенность split-brain пациентов, заключающуюся в том, что в обычной жизни они демонстрируют полное единство сознания. И они сами в интроспективном анализе, и их близкие наблюдая за ними со стороны, все говорят, что после операции ни каких изменений в их состоянии и поведении не наблюдается. Конечно в системных теориях даются свои объяснения такому положению дел, но эти объяснения не выглядят особенно убедительными. Исходя же из теорий предполагающих несистемный и нелокальный характер субъекта, можно предположить, что сознательный опыт split-brain пациентов в обыденной жизни, действительно качественно не отличается от опыта людей с полностью целым мозгом. Об этом далее.
Эмпирические данные о психофизиологии носят корреляционный характер. Основываясь на этом, можно сказать что феноменальное состояние сознания «Ф1» скоррелировано с состоянием мозга «М1». Мозг у нас составной объект потому его можно рассматривать не как один объект а как два, например как левая половина мозга с левым полушарием и правая половина с правым полушарием. Соответственно «М1» можно разбить на состояния левой и правой части мозга, на «Л1» и «П1». Потому «Ф1», у нас будет скоррелировано с «Л1» и «П1». Предположим, что мозг человека с не разделенными полушариями приходит в состояние «Л1» и «П1». Происходит это входе какой то детерминистической истории, в которой играло свою роль мозолистое тело и таким образом человек приходит в сознательное состояние «Ф1». Предположим теперь, что этому человеку перерезали мозолистое тело и в какой то момент времени его мозг снова перешел в состояние «Л1» и «П1» (или по крайней мере в очень похожее состояние), но уже в ходе какой то другой детерминистической истории. Ну допустим нейрофизиологи как то стимулировали его мозг и случайно привели одно полушарие в состояние «Л1», а другое в «П1» (сейчас нас не должна беспокоить практическая невероятность, так как мы имеем дело с мысленным экспериментом). Исходя из нелокальной связи субъекта с элементами мозга, наличие или отсутствие целостности мозолистого тела тут не должно играть существенной роли, потому следуя корреляций «Ф1» с «Л1» и «П1», split-brain пациент может снова получить субъективный опыт «Ф1». Иначе говоря, теоретически допустимо, что опыт split-brain пациента может быть таким же как и у человека с целым мозгом. Так же можно предположить что, в случаях когда у split-brain пациентов, в оба полушария поступает неконкурирующая информация, в обоих полушариях возникают состояния не сильно отличающиеся о тех которые возникли бы в случае наличия целого мозолистого тела, а следовательно в таких случаях их обыденный, повседневный, субъективный опыт, на самом деле будет не сильно отличаться от опыта людей с целым мозгом. А именно это split-brain пациенты и утверждают относительно своего интроспективного опыта.
В общем, несмотря на то, что в научно-популяризаторской среде распространен миф о том, что эксперименты со split-brain пациентами демонстрируют отсутствие единства субъекта сознания, это не так. Если разобраться в вопросе, то вы обнаружите неоднозначные данные, порождающие разные дискуссионные теории. Те аргументы, которые я привел в пользу нелокальности и несистемности субъекта, они также говорят и в пользу тех теорий, которые предполагают единство субъекта в случае со split-brain.
Квантовые теории сознания и теории «физики будущего»
Если учесть все выше перечисленные аргументы, то из научных теорий самыми перспективными теориями получаются квантовые теории сознания, которые пытаются как-то привлечь к работе мозга эффекты квантовой запутанности и вероятностный характер коллапса волновой функции. Но такие теории имеют свои технические трудности, из-за чего являются маргинальными теориями. Другой общей проблемой является то, что неясна онтология фундаментальных явлений. Фундаментальная физика крайне абстрактна, потому неясно, что реально существует, а что является нашими математическими абстракциями.
Также нужно учесть, что такие квантовые теории и теории «новой физики» не могут решить трудную проблему сознания. Такие теории скорее хороши как теории объяснения дуалистического взаимодействия субъекта сознания и мозга. Все дело в том, что самого дуализма тут не избежать. Ну к примеру, обнаружим мы какие-то квантовые эффекты на основе которых мозг работает, это же никак нас не избавит от аргумента зомби, так как этот аргумент применим не только на уровне системной редукции. Этот аргумент будет так же работать и на «квантовые мозги». Были нейрофизиологические зомби, получатся квантовомеханические. Вот представим, что мы нашли пусть даже какого-нибудь призрака в мозге или обнаружили какую-нибудь ауру. Все проявления, по которым мы будем наблюдать «призрака», это будут какие-то его физические проявления, которые могут засечь наши приборы, органы чувств, окружение и т.д. Но если мы предполагаем, что этот призрак сознателен, а не философский зомби, нам все равно нужно будет допустить, что за всеми этими физическими свойствами и проявлениями имеется именно субъект сознания с его ментальными свойствами и состояниями, со всеми этими квалиа феноменального сознания. Нам нужно будет предполагать, что за теми фактами, которые мы регистрируем в физическом мире, скрываются еще и ментальные факты, факты недоступные нам в нашей наблюдаемой физической картине мира. В физической картине мира мы видим только внешние каузальные свойства физических объектов, только те свойства, которые проявляются во взаимодействии объектов. Узнав факты о том, как «призрак» взаимодействует с физическим миром, мы не узнаем фактов о том, что скрывается за этими физическими проявлениями, не узнаем каково это быть таким «призраком», не узнаем, испытывают ли два идентичных с физической точки зрения «призрака» одни и те же квалиа или нет, не узнаем, что произойдет с субъектом, если этот «призрак» вдруг испарится и т.д.
Разница между нейрофизиологическими теориями и «квантовыми» в том, что нейрофизиологические теории приходят в концептуальный тупик, а «квантовые теории», если они когда-то смогут решить свои нынешние чисто технические проблемы, могут остаться хоть и неполными теориями, но хотя бы жизнеспособными.