Наука или метафизика? 150-летний спор об эволюции

Часть II. Схема или реальность

«Метафизическая исследовательская программа»

Такое определение дарвинизму дал в середине 1960-х годов философ-неопозитивист Карл Поппер (прим. 1). Суть научного метода и вообще научного прогресса заключается в проверяемости научной теории. Шаг вперед наука делает тогда, когда обнаруживаются факты, фальсифицирующие, опровергающие принятую теорию. Для науки в целом это прогресс, поскольку опровержение старых теорий приводит к выдвижению новых, также требующих подтверждения фактами. Если с этих позиций рассмотреть эволюцию, то сразу станет ясно, что, в отличие от любой другой чисто научной теории, она не предназначена для опровержения. Скорее она претендует на статус «эволюционистской логики», чем «рабочей гипотезы». Но законы логики виртуальны, это законы мышления, они априорны и метафизичны, они ничего не сообщают о реальном устройстве физического мира.

Поппер — горячий сторонник дарвинизма. Он был уверен, что эта метафизическая теория бесценна для науки. Но разве теистический «разумный проект» эволюции менее метафизичен, чем атеистический? Оба в равной степени могут (или не могут) «быть подвергнуты критике и улучшению» (2), оба «предлагают окончательное решение» (3). Итак, теория эволюции относится к области ничем не подкрепленных гипотез, а попросту говоря, к области веры. Это еще раз подтверждает довольно часто встречающийся тезис о том, что дарвинизм — это разновидность религии (4). Разумеется, Карла Поппера меньше всего можно заподозрить в симпатиях к религиозному мировоззрению. Не случайно вместо «эволюционизма» он всегда употребляет термин «дарвинизм», с которым никак уж не свяжешь «разумный проект» управляемой Богом эволюции. Действительно, дарвиновская метафизика скорее атеистическая, чем религиозная.

Философам, понимавшим, что дарвинизм в своей основе мотивирован атеистической верой в то, что Бога нет, Поппер приводил в качестве аргумента научную продуктивность дарвинизма, хотя, как поправил его один из учеников — Томас Кун (1922–1996), эволюционные теории в биологии были популярными и у додарвиновского поколения биологов (5).

Кун считал, что революционность дарвинизма не в идее эволюции, а в отказе от «разумного проекта» эволюции, то есть от понимания эволюции как целенаправленного процесса, при котором «идея» о человеке и о современной флоре и фауне должна была присутствовать с первого творения жизни, возможно, в мыслях Бога (6). Именно к «разумным эволюционистам» Кун относил Ламарка, Чемберса, Спенсера и немецких натурфилософов. Их эволюционизм, как бы мы сегодня сказали, был теистическим, то есть все они верили в эволюцию как «разумный проект» Бога. Но не только они.

Еще в XIII веке Альберт Великий, католический богослов, занимавшийся также алхимией, называл трансмутацией переход одних видов в другие (7). В естествознании XVII–XVIII веков, энергично перенимавшем методы эмпирической науки, эволюционные представления вообще сделались почти общепризнанными. Эволюционистами были англичане Джон Рэй (1627–1705) и Роберт Гук (1635–1703), немец Вильгельм фон Лейбниц (1646–1716), француз Бюффон (1707–1788).

Факт изменчивости, особенно в микробиологии, научного наблюдения одинаково признают и ученые-эволюционисты (верующие и неверующие), и те, кто эволюцию вообще не приемлет. Поэтому «изменчивостью» преимущества нетеистической эволюции не обосновать. Решающий аргумент Поппера всё же идеологический: преимущество дарвиновской теории он видел в том, что она «была первой нетеистической, убедительной теорией». Правда, при этом неясным остается вопрос, а почему, собственно, «теистическая» изменчивость организмов для науки менее продуктивна, чем «нетеистическая»? Ведь изменчивость — это не следствие дарвиновского эволюционизма, но, наоборот, наблюдаемое явление, послужившее одной из предпосылок Чарльзу Дарвину для формулирования эволюционной теории. Совершенно очевидно, что принятие как теистической, так и атеистической эволюции происходит по вненаучным, внефилософским и внелогическим основаниям. По тем основаниям, по которым человек предпочитает верить в то, что Бог есть, или в то, что Его нет.

Какая программа у эволюции?

Карл Поппер назвал дарвинизм исследовательской программой. Разумеется, он как позитивист рациональной структурой признавал лишь теорию Дарвина, но никак не саму биологическую жизнь, возникшую, как он считал, по воле случая и лишенную какого-либо разумного замысла. Однако оправданно ли случайный результат естественного отбора называть эволюцией? Ведь эволюция, то есть идея «развертывания» биологической жизни, по определению предполагает нечто, что может быть развернуто, — некий первоначальный план. Этот вопрос был поставлен американским теоретиком науки Томасом Куном, развившим социологические идеи Поппера о научном сообществе (8). Для позитивиста существование подобного «предначертанного» плана в принципе не научно, поскольку он не верифицируем научными методами наблюдения. Но, с другой стороны, развертывание жизни без всякого плана также не является «наблюдаемым», следовательно, эволюция вообще неверифицируема.

Томас Кун подчеркивал, что парадигма Дарвина изначально ориентирована на мировоззрение, а не на подтверждение фактами. Дарвин прекрасно понимал, что сами по себе природные факты не связаны напрямую с их интерпретацией, которая может быть как эволюционистской, так и антиэволюционистской. Это уже дело, как он писал, «убеждения в истине», которое метафизично по определению.

Томас Кун не сомневался в неустранимом изъяне дарвиновской парадигмы: «Что могли означать понятия “эволюция”, “развитие” и “прогресс” при отсутствии определенной цели? Для многих такие термины казались самопротиворечивыми» (9). Действительно, и развитие, и прогресс неизбежно предполагают некую заданность, предначертанность, программу. Между тем главное достижение Дарвина состояло именно в «естественном отборе», то есть в «объективном» факторе, позволяющем из научной модели устранить Божественное вмешательство. Но, как показал Кун, ни Дарвин, ни Поппер до конца не выдержали неумолимой логики позитивизма. Ведь если нет цели, то и не может быть ее развертывания, то есть эволюции. Из понятия эволюции всё равно не искоренить додарвиновской библейской метафизики! Идея разворачивающейся биологической эволюции навсегда останется сплавленной с библейским «разумным проектом» развития жизни.
Всё это говорит о том, что эволюционная идея может быть совершенно органично воспринята верующими учеными, для них эволюция может стать реально происходившим развертыванием Божественного замысла. А вот атеистами тот же эволюционизм может быть только терпим. Для них он не более чем «ситуационная логика», то есть логическая схема, принятая из соображения удобства, наподобие мнемонического «правила буравчика» в электротехнике.

Эволюционная ловушка

В четырехсотлетнем развитии новоевропейской науки эволюционизм всего лишь один из эпизодов. Но это ключевой эпизод, закрепивший смену сразу двух парадигм, методологической и идеологической. Методологически наука от одномерной объяснительной теории перешла к повсеместному выявлению исторического генезиса. Идеологически от христианской метафизики, в лоне которой наука возникла, она перешла к метафизике агностической и атеистической. Не секрет, что приход позитивистской парадигмы был мотивирован в основном именно идеологически. То есть к поиску объективных факторов, управляющих физической и социальной природой, некоторых ученых побуждало стремление во что бы то ни стало скрыться от всевидящего ока Бога.

В XIX веке дарвиновский «естественный отбор» казался вполне объективным двигателем эволюции, делающим ненужным Бога и Его провидение. Но позитивизм XX века признал, что любая попытка навязать реальности упорядоченность, свойственную нашему мышлению, — метафизична. Эволюционизм не исключение. Так неопостпозитивизм пришел к отрицанию науки как инструмента, в самом деле приносящего знание о реальной природе. Это был позитивистский акт самоотрицания науки, которая стараниями Карла Поппера и Томаса Куна свелась к социологии, заведомо не претендующей на большую истинность выводов, чем позволяет статистика.

Структуру новоевропейского научного метода детально проанализировал Курт Хюбнер (род. 1921). Теория действительно не вырастает из наблюдаемых фактов, как полагал в начале XVII века основатель современного научного метода Френсис Бэкон, но, напротив, предопределяет их. Экспериментальная проверка теории также не может быть от нее независимой. Помимо теории и фактов, на которых она построена, научный метод в действительности включает в себя еще принципы, по которым формулируется теория, подбираются и проверяются факты. Эти принципы прямо никак не связаны ни с теорией, ни с данными опыта, на которые она опирается. Они априорны и зависят лишь от мироощущения и общей культуры исследователя. Теорию и правила ее формирования, совершенно независимые от нее, Хюбнер объединил в «метатеорию», составные части которой в отдельности метафизичны и субъективны. В целом метатеория образует систему современного научного метода, который всё же способен приносить пусть относительные, но всё же объективные знания о физическом мире (10).

Дарвиновский проект не может претендовать на статус даже метатеории, он полностью метафизичен. Но для нас гораздо важнее то, что эволюционная теория Дарвина — это триумф исторического подхода в науке XIX века, при котором главный интерес составляет не «устройство», а «происхождение» и развитие любого предмета научного изучения. То, что естественные науки начинаются с генезиса своего предмета, для сегодняшних богословов уже мало о чем говорит. Но не надо забывать, какое смятение верующим принесла наука на рубеже XVIII–XIX веков. Механицизм Декарта и Ньютона описывал ведь еще неизменяемую и статичную вселенную; вопрос об ее происхождении просто не ставился, поскольку это компетенция Библии. На смену Ньютоновой парадигме науки пришли космогонические гипотезы (11). Среди них первой не натурфилософской, а основанной целиком на физике Ньютона, была гипотеза образования (то есть истории!) Солнечной системы Лапласа (12) (1796). Даже Наполеон был удивлен, когда в его двухтомном «Изложении системы мира» не нашел упоминания Творца. Ответ ученого императору стал афоризмом XIX века: «Сир, я не нуждался в этой гипотезе».

Новая парадигма науки тогда еще содержала в себе определенный вызов традиционной библейско-христианской вере. Но богословы и к нему были готовы. Еще за три года до бестселлера Дарвина вышла книга геолога Хью Миллера (1802–1856) (13), в которой тот согласовал библейское повествование о творении мира с геологической наукой. Визионерская гипотеза Миллера изложена, например, Лопухиным в Толковой Библии (14). Богословы без особого вреда для своей веры приняли «естественный отбор» в качестве пути, по которому Бог осуществил сотворение Им мира. Но дарвинизм уже стал ловушкой для тех, кто хотел хоть сколько-нибудь правдоподобно обосновать свое неверие.

Радикальный неокреационизм

В отличие от позитивистов, верующие ученые к биологической эволюции способны отнестись как к реальности, то есть как к действительному пути, по которому Бог провел сотворение жизни на земле. Они готовы согласиться и с эволюцией, и даже с естественным отбором, не признают они лишь его атеистическую интерпретацию. Что касается собственно эволюции, то как до Дарвина, так и после него христианские богословы с легкостью допускали, что творение Богом жизни могло носить характер эволюционных трансмутаций. Только в 70-е годы XX столетия среди верующих ученых определенное распространение получило движение креационистов (от лат. сreatio — сотворение), или неокреационистов (15).

Началось оно в США среди протестантских фундаменталистов (16) и основывалось на буквальном прочтении Шестоднева. Неокреационизм 60–70-х годов XX века, несомненно, был инициирован трудами неопозитивистов. Благодаря им открылась наивность прежних парадигм науки механистической и исторической, поскольку в них опыт считался объективным подтверждением теорий. Их общий вывод тот, что «фактами нельзя ни обосновать, ни опровергнуть теорию. И принятие, и отвержение теории связаны с внеэмпирическими решениями» (17). Философы-неопозитивисты показали также, что современный научный метод базируется на неустранимом метафизическом фундаменте.

Этим не могли не воспользоваться американские креационисты. Ни на йоту не погрешив против «ситуационной логики» Поппера, они на том же метафизическом фундаменте выстроили собственную альтернативную креационную науку. Методологически их новая наука вполне совместима с наукой XVII–XVIII веков, то есть с Ньютоновой парадигмой мироощущения, когда вопрос об истории развития вселенной и всех ее объектов был еще не научным, а богословским. Однако в XIX–XX веках вопрос о происхождении и истории любого предмета прочно вошел в научное исследование. Поэтому даже среди верующих ученых немногие поспешили поменять привычную науку на креационизм. Тем более что концепция разумного проекта — теистической эволюции ничуть не противоречит современной научной парадигме.

Свое объяснение имеет также протестантское происхождение креационизма. Если протестанты с их доктриной «спасения только верою» отказывают человеку в способности к сотрудничеству, к синергии с Богом в деле своего спасения, то тем более им трудно допустить, что неразумная природа содержит в себе внутренние потенции к развитию (18). В последние годы, правда, и в протестантской среде в Америке стали появляться объединения христиан-эволюционистов в противовес организациям креационистов (19).

В конце 90-х годов идеи западного креационизма были восприняты и в России в некоторых православных кругах, связанных с естественными науками, так что даже появилось объединение креационистов (20).

Креационизм или теистическая эволюция?

Движение неокреационизма, в том числе православного, изначально имело миссионерские задачи. Характерно, что степень активности здесь прямо пропорциональна степени «революционности» их заявлений. Неокреационисты с готовностью ввязываются в любой спор, в том числе с христианами — сторонниками эволюции как «разумного проекта». В последнее время на этой почве возникли и внутриправославные споры, хотя на позициях радикального креационизма стоят всего несколько православных богословов (21). Сами они свой креационизм называют «библейским», но он имеет еще название «младоземельный» (Young-Earth Creationism), поскольку его сторонники настаивают на семитысячелетней истории вселенной и нашей планеты. Другие же авторы в креационистских сборниках делают утверждения, полностью корректные в рамках современного научного метода.

Среди них есть публикации, авторы которых оспаривают претензии креационизма называться наукой. С этих позиций, в частности, выступает целый коллектив ученых: «Креационизм как мировоззрение понятен, это позиция большинства верующих христиан, но креационизм как наука, занятая поисками следов творения, весьма сомнителен. Для пояснения этого тезиса зададим простой вопрос: по каким законам протекало творение? Если творение сверхъестественно, то каким образом методами науки, бессильной перед сверхъестественным, можно найти его следы?» (22) «Используя библейские тексты о сотворении мира, можно попытаться построить соответствующую “теорию”. Но такая “теория” не сможет стать доказательством творения Божия, а будет очередным научным мифом, не противоречащим Библии» (23). «Ограничения и допущения неясного характера, которые сознательно вводят креационисты в направление креационной науки, именуемое ими “библейским креационизмом”, свидетельствуют о противоречивости самой креационной науки, которая не может оставаться в рамках науки классического типа (пытаясь соединять научное и ненаучное знание) и, по-видимому, не может развиваться в рамках науки постнеклассического типа как метатеоретическое знание» (24).

Оппоненты у православных креационистов в России есть и среди сторонников разумной эволюции, направляемой Богом. Это не сплоченное движение или организация, а просто верующие ученые, которые больше заняты своими исследованиями, чем распространением тех или иных идей. К чести церковной позиции, на этот счет надо заметить, что к официальным церковным изданиям, таким как ежегодник «Богословские труды», который выпускается с 1961 года, пока что допущены только эволюционисты (25).

Философский аспект христианского эволюционизма

Сегодня поиски согласования науки и веры потеряли смысл, хотя кое-где богословы еще «сражаются с ветряными мельницами». Найти пути совмещения научных теорий с библейским мироощущением действительно представлялось жизненно важным, но только в рамках «историко-эволюционной» парадигмы науки, которая благополучно прожила весь XIX век и тихо скончалась к концу XX века. Ушедшая парадигма во всяком случае требовала исключить из исследовательской методологии все иррациональные и метафизические аргументы как неподвластные науке. Поэтому, появись в то время «научный креационизм», он полностью выпал бы из ее рамок. Он воспринимался бы странным методологическим оксюмороном, пытающимся соединить не связываемые между собой компоненты: веру в откровение и аргументацию, построенную по законам науки.

Собственно, и сегодня неокреационизм не кажется чем-то невозможным только для тех, кто сознает, что живет уже в эпоху постисторицизма, постэволюционизма и постпозитивизма, попросту говоря, в эпоху постмодерна. Те же, кто еще не осознал этого, дико озираются на креационистов: «как это вообще возможно в наш век»? Но в том-то и дело, что уже в прошлом веке позитивисты признали эволюцию «метафизической исследовательской программой», а это означает «похороны» не только эволюционизма, но и целиком всей позитивистской парадигмы науки, с которой он был непосредственно связан.

Уход со сцены позитивистской веры в доказательную силу науки — это головная боль также и для христианских эволюционистов. Для «конченых» позитивистов разочарование даже не столь болезненно: «Ничего не возможно доказать? Будем довольствоваться статистикой». А как быть ученым, уверенным, что Бог именно эволюционным путем сотворил мир? Ведь верующий по определению верит в истинность того, что утверждает. Как им доказать свою правоту? Это не праздные риторические вопросы, а реальные проблемы, которые вынуждены решать сегодняшние православные эволюционисты.

Какие аргументы наука предоставляет христианским эволюционистам

Если эволюция не факт, но лишь метафизическая интерпретация наблюдаемых фактов, то для сколько-нибудь научной интерпретации здесь, в самом деле, не остается других методов, как только те, что применяются, например, в исторической науке. В таком случае аналогом эволюционной схемы (кто от кого, когда и как произошел) становится историческая хронология событий, а аналогом геостратиграфических наблюдений — вспомогательные исторические дисциплины, такие как археология, нумизматика, сфрагистика… Ведь в реальности в историю попадают только письменно зафиксированные события. Археологические слои без текстуальных памятников не обогащают событийной канвы истории! Бесписьменные культуры по определению доисторичны, поскольку хранят такое же молчание, как и окаменевшие живые организмы. Доисторическим останкам людей, конечно, можно придумать имена, причины и ход военных кампаний, в которых они участвовали. Но это будет уже не исторической наукой, а беллетристикой.

Попробуем расширить аналогию за счет письменных памятников, которые полноценно наполняют историю. С ними также колоссальная проблема. Еще в 1829 году протестантский теолог и философ Фридрих Шлейермахер назвал ее «герменевтическим кругом» (26). Суть «круга» в невозможности исчерпывающего понимания историком своего предмета. Каждая историческая деталь правильно может быть понята только из целого контекста, а тот в свою очередь состоит из таких же неизвестных деталей. В реальности историк может бесконечно проходить по этому кругу и таким путем расширять контекст познанного. Но никогда он не может быть уверен, что понял всё абсолютно адекватно. С конца XIX века усилиями Дильтея, Гуссерля, Хайдеггера, Гадамера развивалась философская герменевтика, противопоставившая логическому объяснению некое интуитивное понимание.

Удовлетворит ли аргумент от понимания нынешних защитников «теистической» эволюции? Соответствует ли он тем требованиям научной доказательности, которые для них остаются нормой?

Судьба эволюционизма и науки

Стремление христианских эволюционистов опереться на науку вполне понятно. Ведь сама новоевропейская наука только и могла возникнуть в лоне христианского мироощущения (27) и поначалу была даже чем-то вроде христианской космологии, поскольку до XVI века (да и после!) христианство так и не разработало собственного учения о природном мире. (Причины понятны: христианство всецело обращено к жизни будущего века, мир сей для него лишь промежуточная цель.) Тем не менее наука с ее опорой на опытное подтверждение всякой теории для христианства сделалась мощнейшим оружием против оккультизма и магии.

Другое дело, что в конце XVIII века наука сменила идеологическую парадигму, а в конце XX века беда пришла уже в саму науку. «Образовалось множество “академий” и “научных обществ”, которые обрели полную свободу проповедовать и внед-рять в сознание людей любые фантастические воззрения, никак не сообразуясь с выработанными наукой принципами и установленными законами» (28). В 1998 году при Российской академии наук была даже создана комиссия по борьбе с лженаукой. О том, какое изменение произошло в сознании обывателя, и говорить не приходится: «Почти два десятилетия СМИ рассказывают россиянам об астрологии, хиромантии, нумерологии, магии, гаданиях, йоге, чакрах, реинкарнации, биополях, аурах, инопланетянах, “учителях” космоса и т.п.» (29) Сегодня наукоемкие технологии всё глубже проникают в жизнь людей и в то же время наука всё меньше ценится как инструмент истины, да и истина перестает быть ценностью…

Кто сегодня заинтересован в поддержке престижа науки? Одни академики, да с ними только лишь христианство, поскольку для него наука — естественный союзник в борьбе против неооккультного потопа. Если научные дисциплины с префиксом «био-» не совместимы с колдовством и магией, то что остается? Каков выбор? Неопозитивизм уже дискредитировал себя, это он девальвировал научный метод, лишив его статуса инструмента, добывающего реальные знания о мире. Остается либо «научный креационизм», вычеркивающий двухсотлетний историцизм из научного метода, либо «теистический эволюционизм», относящийся к эволюции как к реальности Божественного Промысла. Но понимают ли это академики? 

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Поппер К. Дарвинизм как метафизическая исследовательская программа // Вопросы философии. 1995. № 12. С. 39–49. http://www.keldysh.ru/pages/mrbur-web/philosophy/popper/popper6.htm.
2. Поппер К. Дарвинизм как метафизическая исследовательская программа // Вопросы философии. 1995. № 12. С. 39–49. http://www.keldysh.ru/pages/mrbur-web/philosophy/popper/popper6.htm.
3. Там же.
4. Чайковский Ю.В. От жажды умираю над ручьем, или Новое в теории эволюции // Наука и жизнь. 2007. № 2. См. также: www.nkj.ru/archive/articles/9026/.
5. Кун Т. Структура научных революций. С вводной статьей и дополнениями 1969 г. М.: Прогресс, 1977. С. 224.
6. Там же. С. 224–225.
7. Лункевич В.В. От Гераклита до Дарвина. Очерки по истории биологии. М.: Учпедгиз, 1960. Т. 1, 2.
8. Кун Т. Структура научных революций. С вводной статьей и дополнениями 1969 г. М.: Прогресс, 1977. С. 224.
9. Там же.
10. Xюбнер К. Критика научного разума / Пер. с нем. М., 1994. Ч. 2. Гл. 13. П. 10 «Отношение между априорным и апостериорным». http://www.bibliotekaonline.com/default.aspx?Page=630.
11. Гипотезы Сведенборга (1732), Канта («Allgemeine Naturgeschichte und Theorie des Himmels», 1755).
12. Laplace P.-S. de. Exposition du système du monde (1796). Paris: Bachelier, 1836 // Réédité dans la collection Corpus des œuvres de philosophie en langue française. Paris: Fayard, 1984. Лаплас П.-С. Изложение системы мира. Л.: Наука, 1982.
13. Miller H. The testimony of the rocks; or, Geology in its bearings on the two theologies, natural and revealed. Boston, 1857.
14. Толковая Библия / Под ред. А.П. Лопухина. СПб., 1904. Т. 1. С. 6.
15. Термин, прозвучавший на XV Международных образовательных Рождественских чтениях в 2007 г. в Москве и поддержанный протоиереем Леонидом Цыпиным, автором фундаментального экзегетического труда, посвященного первым трем дням творения. Цыпин Л., прот. Вселенная, космос, жизнь — три дня творения. Киев: Пролог, 2008. С. 194–195.
16. См., например: Кураев А., диакон. Может ли православный быть эволюционистом? // kuraev.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=47; Цыпин Л., свящ. Так чем же являются дни творения. Центральная проблема экзегетики Шестоднева. Киев, 2005. С. 50; Дамаскин (Христенсен), иером. Иеромонах Серафим (Роуз) как выразитель святоотеческого отношения к вопросу об эволюции // Православное осмысление мира. М., 2005. Вып. 1. С.75.
17. Xюбнер К. Критика научного разума / Пер. с нем. М., 1994. Ч 1. Гл. 3.П. 4 «Строго эмпирическими могут быть только метатеоретические предложения». http://www.bibliotekaonline.com/default.aspx?Page=630
18. См.: Кураев А., диакон. Может ли православный быть эволюционистом? // kuraev.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=47.
19. См.: Борисов М. Христианство и эволюция // grani.ru/Society/Science/p. 118025.html.
20. Среди различных изданий, выходящих по материалам Рождественских чтений, есть и выпускаемые неокреационистами. См.: Православное осмысление мира. Вып. 1. М., 2005; Вып. 2. М., 2006; Вып. 3. М., 2007; Вып. 4. М., 2008.
21. В частности: свящ. Константин Буфеев, иером. Дамаскин (Христенсен), свящ. Даниил Сысоев (†2009), Н.Ю. Колчуринский.
22. Неделько В.И., Прудников В.Н., Хунджуа А.Г. Эволюционизм с точки зрения точных наук // Православное осмысление мира. М., 2006. Вып. 2. С. 205.
23. Неделько В.И., Хунджуа А.Г. Наука и религия — проблемы взаимоотношений // Православное осмысление мира. М., 2008. Вып. 4. С. 246–247.
24. Жохов Валентин, свящ. О достоверности христианского эволюционизма и креационной науки // Православное осмысление мира. М., 2008. Вып. 4. С.109–110.
25. См.: Соколов Сергий, диакон. Эволюция и креационизм // Богословские труды. М.: Издательский совет Русской Православной Церкви, 2005. Вып. 40. С. 355–367.
26. Шлейермахер Ф. Академические речи 1829 года. М., 1987.
27. Первым об этом заговорил «отец» французского постмодерна Александр Кожев: Kojève A. L’origine chrétienne de la science moderne // Mélanges Alexandre Коуré. Paris: Hermann, 1964. Vol. II «L’aventure de l’esprit». P. 295–306.
28. Рубинов А., академик. Наука и общество // Советская Белоруссия. 2006. № 233 (22 643). www.sb.by/article.php?articleID=55642.
29. Из письма архиепископа Никона генеральному директору Первого канала К.Л. Эрнсту // sektoved.ru/news.php?art_id=88.

Протоиерей Михаил Дронов — клирик Берлинской епархии Русской Православной Церкви, настоятель общины Свт. Николая во Фрейбурге, Брейсгау, руководитель Международного центра по изучению Библейской и патристической традиции, кандидат богословия (МДА).

“Журнал Московской Патриархии”, №№ 1-2, 2011.